И ад следовал за ним: Приключения - Страница 11

Что ж, “Бемоль” разворачивалась неплохо, и я уже мысленно готовил триумфальную реляцию в Центр, Генри уже не интересовал меня, он отыграл свою роль и сделал это прекрасно, – честь ему и хвала!

Я допил виски, похлопал его по плечу и попросил положить сафьяновую книгу в тайник “Венеция”, откуда я собирался ее извлечь. От виски и своего проникновенного рассказа старик даже взопрел и сидел, вытирая свою крупную плешь огромным платком [14] .

Мы простились, и я направился к Кэти, еще одной составной части “Бемоли”, к милой Кэти, которой лишенный воображения Чижик присвоил постный псевдоним “Регина”.

Кэти встретила меня с укором в карих глазах, я состроил усталую мину, поговорил с ней о том о сем и сел за газеты, которые не успевал читать.

Впервые Кэти появилась на моем небосклоне года три назад. Сначала Центр я о ней не информировал, но потом, страховки ради, написал вроде: “Кэти Ноттингем, дочь отставного полковника Ричарда (Дика) Ноттингема, образование – Питман-колледж, работает парикмахером на Бонд-стрит. Познакомился по своей инициативе [15] с нею и отцом в клубе “Оксфорд и Кембридж”, связь с семьей намерен поддерживать в целях расширения контактов и более глубокой легализации”.

С Кэти действительно я познакомился в “Оксфорд и Кембридж”, залетел туда, подыхая от безделья и одиночества, – имел я в клубе статус гостя, ибо, увы, заканчивал не Оксбридж, а сверхсекретную семинарию с путеводной звездой в виде светящейся желтой лысины преподавателя Философии, ценящего больше всего на свете ошметок ливерной колбасы по 64 цента за фунт и граненый стакан водки, – отдал свой котелок и зонт вылезшему из викторианской эпохи швейцару и двинулся в библиотеку, где среди энциклопедий, справочников и пахнущих сыростью подшивок “Таймс” можно было выпить чашку итальянского кофе, подкрепив рюмкой отменного порта.

В избе-читальне хлебал свое пиво замшелого вида джентльмен с кошачьими усами, словно отломившийся от монолита распавшейся Британской империи, по туповатой осанке – военный, изможденный расстрелами сипаев в Индии, хиной и застарелым геморроем. Его мутные глаза были нацелены на потолок, и он, видимо, купался в прошлом, когда в пробковом шлеме и с тростью в руке наводил порядок в колонии и высасывал оттуда золото, нагло одурачивая несчастных индусов.

Вдруг раздался скрежет знаменитых половиц (говорят, тут бывал сам адмирал Нельсон под ручку с леди Гамильтон), и в зал явилась молодая леди в высоких ботфортах и бриджах, как будто поднялась по ступеням почтенного клуба на дымящемся от пота мустанге прямо после разгрома на Ватерлоо ненавистного Наполеона.

Я никогда не держал в руках кисти и слаб на живописания, мне привычнее дело-формуляр: “рост 170, глаза карие, лицо овальное, губы тонкие, крашеная блондинка, особые приметы – родинка на левой щеке”, и все же есть три вещи в мире (нет, не “роща, поросль, подросток”, как у флибустьера, поэта лорда Уолтера Рэли [16] , которому отрубили голову), ради которых стоит любить женщину: небольшая впалость щек от самых завитков, бархатные глаза и нежный переход от шеи к плечу, – хочется употребить слишком крылатое слово “лебединый”, но в моей шпионской руке перо, касаясь прекрасного пола, неизвестно почему пишет пошловатым почерком – все это так не похоже на рыцаря Алекса, щедрого и дико справедливого, вовсе не Синюю Бороду и не Казанову, а одинокого и всеми обманутого добряка, брошенного судьбой во взбаламученные воды всемирной истории.

Далее мы с полковником обменялись визитными карточками, щелкнули ботфорты, милая непринужденная беседа за столом, кофе и порт, порт и кофе.

“Вы служили в армии, Алекс?” – “Конечно, сэр, или вы считаете, что в Австралии нет армии?” – “Ха-ха-ха, я так не считаю… я не разобрал на вашей визитной карточке названия фирмы. Ах, вы делаете бизнес на радиотоварах! Превосходно… Раньше порт был терпким, впрочем, в молодости все воспринимается острее, как ты считаешь, Кэти? Ха-ха-ха. Был бы счастлив, если бы вы навестили нас в Брайтоне, живем мы скромно, как старые сквайры, ложимся спать рано… хотя… хотя… иногда можем тряхнуть стариной, правда, Кэти, как ты считаешь? Впрочем, Кэти живет в Лондоне…”

Туда, в Брайтон, я и устремился в одну из суббот с искренним желанием очистить свои легкие от лондонского смога, а заодно подыскать в том районе один-другой тайничок, ну и, конечно, разглядеть попристальней уникальные ботфорты – проклятая идея-фикс, овладевшая дурнем Алексом!

Как я и ожидал, Кэти встретила меня у парадного подъезда в джинсах и с пятнистым котом на руках, который громко и радостно мяукал. (О, моя вечная любовь к котам, так и не нашедшая выхода: Римма не выносила их на дух, лишь однажды в минуту слабости она поддалась на мои уговоры, но альянса с котом не получилось: животное быстро почувствовало неприязнь хозяйки и заделало всю квартиру.)

Сразу же после обмена восторгами по поводу моего визита, славной погоды, желтеющей листвы, прошедшего дождя, победы “Арсенала”, предстоящих скачек в Дерби, йоркширского пудинга и предстоящих реформ частных школ дышащий энтузиазмом Базилио (такую кличку я наклеил на него за усы и кошачьи повадки, тем паче, что сестру Кэти, проживающую с папой, звали Алиса, то бишь лиса Алиса) повез меня осматривать свои парники в пяти милях от города, и там я втайне порадовался заветам Учителя по поводу идиотизма деревенской жизни.

Домашняя трапеза проходила на кухне, увешанной венками из красных луковиц и пузатыми, заделанными в солому бутылками из-под кьянти, потолок украшала рыбацкая сеть (тут меня невольно посетила до тупости оригинальная мысль, что Базилио ловит ею женихов для своих дочерей, – тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!), за которой светились морского цвета лампы.