И ад следовал за ним: Приключения - Страница 68

Я вышел из туалета, попыхивая сигарой, забивающей запах дыма от сгоревшей бумаги, вошел в ванную и причесался специальной щеточкой, предназначенной одновременно и для регулярного массажа натруженной светлой головы.

Облившись слегка “Аква вельвой” (“гори, гори, моя звезда!”), я вышел в халате в гостиную, где тонула в телевизоре грустная Кэти, которая прильнула ко мне так нежно, что заставила забыть не только о Мане, но даже и о Бритой Голове.

Яростный диалог тут же на тахте оказался не таким безрадостным, как я предполагал, а вскоре разговор вошел в обычную колею.

– Когда мы с тобой походим на яхте, Алекс? Или мне ее продать?

– Зачем продавать? Выберем время и съездим в Брайтон. Заодно я повидаюсь с папой, давно его не видел.

Она закивала и погладила меня по волосатой мужественной ноге.

Это вызвало у меня необыкновенный прилив нежности.

– Когда, наконец, мы снимем дом? Надоело жить на две квартиры. И вообще, милая, нам пора уже связать себя формальными узами… в конце концов, я не хиппи, а солидный человек, мне надоел свободный брак, я уже сто раз говорил, что хочу ребенка… даже двоих… – Я не скупился на обещания, добродетельный Хилсмен уже не раз намекал на то, что мне пора упорядочить мою бурную жизнь, да и Центр призывал закрепить свой семейный статус ради “Бемоли” – что делать, если на человека давят две такие мощные организации?

Реакция Кэти была предсказуемой: изящный жест голой руки (ах, бросьте! не говорите глупости, сэр! какой ребенок? я вас люблю, как дай вам Бог любимым быть другой, элегантного, сильного и с чарующим пробором! зачем нам семья? какая скука!), белозубая улыбка (зубы Кэти были нашей общей гордостью, удивительно, что она не поручила мне их чистить, – так заботливо мы оба к ним относились), затем она перепорхнула на мои распахнутые колени (тут мне в голову пришла поэма из единственной строфы полузабытого мекленбургского поэта: “О, закрой свои бледные ноги!”, я не расхохотался лишь потому, что испугался растерять в смехе все свои скаковые качества), и я простучал голыми пятками за нею в спальню, радуясь лишнему шансу походить босиком.

Второй антракт пришлось смочить вином. Хотя лепету Кэти я совершенно не верил, меня согревала мысль, что она все же отвергла мое брачное предложение – никогда, никогда, никогда коммунары не будут рабами!

С Риммой этот больной вопрос мы решили проще: ехали на трамвае, увидели загс и зашли. Мы жили в другие времена и любили друг друга крепко (ах, Алекс, ты стареешь и слабеешь, ты стал сладко-сентиментальным, брат, скоро и менторствовать начнешь: мол, учитесь, молодые, берите пример с моей образцовой семейной жизни!), счастливые годы, веселые дни, как вешние воды… – и ничего не осталось, кроме слабых раздражающих воспоминаний.

В конце моего последнего мекленбургского визита Челюсть решил разрушить лед, уже несколько лет разделяющий кланы Капулетти и Монтекки, и пригласил нас домой в гости. Одевался я тщательно и решил придать себе богемный вид, повязав шею угольно-черным платком с искрой (его десять лет тому назад подарил один агент: снял, душка, и отдал, увидел, что вещь мне понравилась), который давно валялся где-то в моем гардеробе, но там его не оказалось, и я начал шарить по всем сусекам – событие экстраординарное, терпеть я не мог барахтаться в шмотках, никогда не помнил, где что лежит, а на Риммины шкафы смотрел с боязнью, знал, что они забиты барахлом, которое я привозил по ее заказам. Тут я нарушил традицию: очень хотелось потрясти Челюсть и его деревню – Большую Землю черным с искрой платком, обернутым вокруг шеи a la лорд Байрон, под клетчатым пиджаком с кожаными заплатами на локтях, криком моды, особенно вкупе с мышиного цвета фланелевыми штанами. И я зарылся во встроенный шкаф в коридоре, взрыхлил там все, но платка не обнаружил, зато налетел на пистолет-пулемет “венус”, о котором совершенно забыл, – блестящая штука длиною всего лишь в 38 сантиметров, калибр 5,6 мм, скорострельность – 5000 выстрелов в минуту. Купил я это чудо военной техники в Майами, штат Флорида, на случай революции (или контрреволюции) в Мекленбурге, когда озверевшие толпы начнут штурмовать комфортабельные дома для “белых”, вешать на фонарях номенклатурных дядей, а заодно и невинного агнца Алекса – кто будет разбираться, великий ли он разведчик или обыкновенный стукач, заложивший десятки невинных людей.

Впрочем, счастливая находка совершенно забытой вещи не остановила моих усилий, я рыл, как тот самый крот истории, воспетый моим соседом по Хемстеду на Хайгейтском кладбище, так и не дорывший ее до всемирной диктатуры пролетариата, и вдруг уткнулся в знакомый ларец, прикрытый коробками с туфлями, я открыл его и – о Боже!

Именно в этот момент возвратилась из цветочного магазина Римма и застыла на пороге, пораженная, если не убитая, кавардаком в апартаментах.

– Откуда у тебя такая груда бриллиантов?! – Я был поражен, и как тут не поразиться, если найден целый клад, целый ювелирный магазин – откуда свалились эти сокровища? Неужели это все наше? Полная чепуха! Я привозил ей, конечно, много, и тут покупали, но столько… нет!

– Что это ты надумал рыться в моих вещах? До сих пор это за тобой не наблюдалось!

– Неужели это все мы накопили? – Мне даже страшно стало: вдруг нагрянет сейчас Бритая Голова со взводом солдат и застанет меня над сундуком с золотом, словно Скупого рыцаря.

– Представь себе, все это мои драгоценности! – Меня резануло слово “мои”, хотя вдевать ее серьги в нос я не собирался. – Приходится продавать некоторые вещи, которые ты привозишь, ведь они все равно износятся или испортятся, а драгоценности всегда в цене… хороший вклад!