К концу вечера я все же весело нажрался, был блестящ и остроумен – так по крайней мере я парировал на следующий день упреки Риммы, добавляя, что “тому, кто не грешил, не будет и прощенья, лишь грешники себе прощение найдут!” – изобретательно танцевал с Большой Землей под “ах, Тоня, Тоня, Тонечка, с ней случай был такой, служила наша Тонечка в столовой городской” (пел сам, забыл, что она не Тоня, а Клава), ей это безумно нравилось, пока я не уронил ее на пол.
На прощанье Челюсть одел и Римму, и меня (так в Кембридже одевает профессор своего не менее почтенного коллегу), на пустой улице Буревестника я сразу же нашел свободную машину, что в трезвом виде мне никогда не удавалось, которая и доставила нас до дома.
Утром я проснулся рано, не умываясь, сел в машину и поехал на пляж недалеко от речного вокзала, чтобы смыть тоску и похмелье. Город уже проснулся, спешили на работу люди, у киосков стояли очереди за газетами, деревья еще не устали от жары и пыли, по воздуху плавал тополиный пух.
Я медленно заходил в воду, ступая осторожно по грязному дну, вода поднялась по грудь, по самую шею, я решительно пошел вперед, и она накрыла меня с головой (подводное ныряние всегда было моим хобби). Я шагал и шагал, как герой юности Мартин Иден, упираясь, подгребая руками и мешая воде вытолкнуть меня наружу, темно-зеленый потолок нависал надо мной, я шел и шел, напрягая все свои силы и волю…
“Созвездий мириады сюда не шлют лучи, молчат здесь водопады, не пенятся ключи; ни радости беспечной, ни скорби быстротечной. – Один лишь сон – сон вечный, ждет в вечной той ночи”, – повторял я, как молитву, строчки, которые по моему настоянию Сережка освоил и исполнял под гитару, заменявшую ему Баха и Плутарха.
Помню судорогу гребущих рук, сопротивление ног, тянущих обратно на дно, боль в плечах, уходящий свет, который вдруг показался единственным, самым важным и самым нужным маяком… Очнулся я на мокром песке, выворачивало меня наизнанку.
Все это было давно, в дни зарождения “Бемоли”, а сейчас я валялся в постели с Кэти, и мы щебетали по поводу меблировки нашего еще не купленного дома…
Через неделю меня срочно вызвал Хилсмен и без всяких церемоний положил на стол уже расшифрованную американцами телеграмму Центра.
“Лондон, Тому.
Нами готовится мероприятие большого государственного значения, связанное с переброской «Саперам» нескольких партий «пива». В этих целях проверьте готовность тайников «Рассвет» и «Темница». 25 сентября (запасная встреча через день) вам предстоит провести встречу с представителем Центра по условиям связи «Грот» для обсуждения деталей передачи «пива» «Саперам»”.
Телеграмма меня ошеломила, хотя Центр ударил в самую точку: не было вопроса, который мог бы поставить на уши всю американскую службу (и англичан тоже) так, как “Саперы”, то бишь экстремистское крыло Ирландской республиканской армии (ИРА), террористической организации, действующей не только в Ольстере, но и в Лондоне, где они временами взрывали бомбы. Западная печать обвиняла Мекленбург в снабжении террористов оружием (“пивом”), но я знал, что мы боялись прямых контактов с ними как огня, и не раз говорил об этом Хилсмену. Вопрос этот муссировался и во время моего последнего визита в Мекленбург, когда Челюсть в наших приватных беседах даже высказал мысль, что если бы Крыса действительно находилась в стенах Монастыря, то она не преминула бы информировать своих хозяев о действительном положении вещей.
– Возможно, Крыса и информировала об этом противника, – заметил я. – Но они специально подливают масла в огонь, дабы разжечь ненависть к миролюбивой политике нашей страны. В конце концов, дезинформация всегда оставалась мощным орудием пропаганды!
Челюсть, поразмыслив, согласился со мною, и на этом разговор о “Саперах” закончился.
– Что вы об этом думаете? – Великий волшебник Гудвин из Канзаса сузил глаза и вытянул нос, словно хотел вынюхать мои мысли.
Я даже удивился такой прыткости Центра, просто феерической оперативности, разрушающей мои представления о ритме монастырской работы. Я сразу усек, что Центр внял моей просьбе и подбросил реальное дело, способное поднять доверие к Алексу до высочайшей планки. Но как это все будет выглядеть?
– Надо дождаться встречи… решение самого высокого уровня, вы сами видите, что меня к этому делу они не привлекали, да и роль мне отвели, как я понимаю, подсобную. Очевидно, Центр вел переговоры с ирландцами по другим каналам.
– В каком районе “Грот”?
– В районе доков, кажется, вест-индских…
– Прекрасно. Проводите встречу и сразу же свяжитесь со мной. Теперь о Ландере. Вы на него подействовали, спасибо! Во всяком случае, пить он перестал [65] . Хотя мы обеспокоены состоянием его нервной системы.
– Куда вы спешите, Рэй? Никуда он от вас не уйдет со своими секретами! Дайте ему привыкнуть к обстановке, успокоиться – и он сам забудет о своей присяге!
– Согласен. Скоро мы его устроим в одну эмигрантскую газетенку, пусть работает там под чужой фамилией, а потом видно будет… Мы готовы на обмен семьи. В нашей тюрьме сидит шофер вашей легальной резидентуры, задержанный вместе с двумя сотрудниками во время встречи с одним служащим “Дженерал моторе”. У них были дипломатические паспорта, а ему, бедняге, не повезло… Мы готовы пойти на этот жест, поскольку он отвечает американской позиции по правам человека.
– Очень разумно! – согласился я, еле сдерживая раздражение. Права человека! Ненавижу эту американскую брехню. Будто Хилсмен не стрелял в безоружных во время войны во Вьетнаме, предварительно натренировавшись на овцах, одетых в шинели мекленбургского производства! А кто поставлял оружие “отрядам смерти” в Бразилии, перестрелявшим не одну сотню людей? А кто готовил покушения на Фиделя? Кто хлопнул Че Гевару? Так что нечего качать права, нечего искать соломинку в чужом глазу, не видя в своем и бревна!