И ад следовал за ним: Приключения - Страница 79

Десятое октября, фатальный день Икс, надвигалось неумолимо.

Именно в эти дни Кэти развила бешеную активность, дабы меблировать наше новое семейное гнездо, присмотрела чиппендейлские кожаные диван и кресла темно-гранатового цвета, антикварный письменный стол с узорчатыми ножками, дюжину бронзовых канделябров чуть ли не из венецианских дворцов, словно дворец собиралась обставить и в самый центр поместить неунывающего Алекса с трубкой в ровных белых зубах, отдаленно напоминающего британского премьер-министра Бенджамена Дизраэли, прожившего, кстати, всю жизнь с женой лорда Купера, народившей ему пятерых детей, – куда, интересно, направил его апостол Петр?

Восьмого октября меня срочно вызвал на консквартиру Хилсмен и положил на стол целую папку с отчетами наружного наблюдения о всех передвижениях Болоньи и его верного оруженосца.

– Всего читать не надо, только просмотрите… Но внимательно изучите отчет о работе за “Майклом” [74] седьмого октября.

И я пошел по тексту, как по вязкому болоту: “7 октября “Майкл” сошел с судна, доехал из Тилбури до вокзала Виктория, там сел в метро, добрался по линии Пикадилли до остановки Финсбари-парк, пересел на северную линию и доехал до Южного Уимблдона. Выйдя из вагона, “Майкл” пропустил всех пассажиров вперед и некоторое время бродил по платформе, делая вид, что рассматривает рекламные объявления. Затем он быстро сел в подошедший поезд, следующий в противоположном направлении, вышел на остановке Ту-тин Бродвей (характерно, что билет купил до конечной остановки Морден) и, поднявшись, сел в автобус 151. Во время движения “Майкл” внимательно наблюдал за дорогой и незаметно делал пометки на карманной грифельной доске, очевидно фиксируя номера идущих сзади автомобилей. Добравшись до Кингстона, он взял такси, доехал до Сербитона и пошел пешком, используя карту города и проверяясь. Затем на автобусе 49 добрался до Буши-парка, там пересел на автобус 37 и доехал до Кемптон-парка, где в это время начинались скачки. Там он обменялся фразами с тремя людьми (все трое взяты под слежку, их фамилии и местожительство устанавливаются). Посмотрев около часа скачки, “Майкл” вышел из Кемптон-парка, доехал на такси до Хемтон-корта и оттуда на поезде уехал в Доркинг, где вышел и углубился в лес [75] . В лесу он остановился у клена и делал вид, что дышит свежим воздухом. Пробыв в лесу полчаса, “Майкл” пешком добрался до станции, уехал на метро до Лондон-бридж, там вышел и направился по адресу Гриффит-лейн, дом 4, где у подъезда нажал на кнопку квартиры 27…”

– Ну и что? – спросил я, прочитав весь этот сумбурный и придурковатый детектив. – Они готовятся к операции с ирландцами, и его послали предварительно осмотреть тайники.

– Это понятно. А что вы скажете насчет Гриффит-лейн? – Он глядел на меня торжествующе. – Знаете, кто там живет? Жаклин! Контакт вашего Генри и бывшая пассия “Майкла”! Зачем он к ней поперся?

Я только развел руками – все это не лезло ни в какие ворота. Зачем это нужно Центру? Разве Генри не преуспел в работе с Жаклин? Шуточка ли – заполучить шифры! Такое в разведке случается не часто. Зачем же направлять героя Зальцведеля к своей бывшей пассии? Несколько спектаклей разыгрывалось вокруг меня, один другого сложнее, либо прогнило что-то в Датском королевстве, как говорил Гамлет, либо машина давала сбои, и, главное, ниточки тянулись в разные стороны, и никак невозможно было соединить их воедино и тем более привязать к попыткам переехать меня машиной или подстрелить, как воробья, в Эппинг Форесте.

Беспокойство охватило меня, тяжелое предчувствие смертельного конца, иногда находившее на меня и заставлявшее бодрствовать ночами, путешествовать среди склепов и представлять в ужасе эту космическую, необъятную и страшную формулу: НИКОГДА! НИКОГДА тебя не будет на свете! НИКОГДА! Nevermore!

То ли смерть, то ли разлука, то ли отъезд в неизвестность – от Хилсмена я ехал, как с похорон (Nevermore! – стучало в голове), руки машинально поворачивали руль, голова со знаменитым пробором словно окаменела, и глаза тяжело ворочались в орбитах, еле успевая следить за летящей дорогой. У Грин-парка я оставил свой кар на случайно подвернувшейся стоянке и мрачно опустился в подземелье туалета, где, помимо основных дел, насладился изощренными надписями и рисунками на стенах. “Не забудь спустить воду – некоторые едят все”; “Не писай на пол – от этой лужи у людей сгниют подошвы”; “Сделай что-нибудь великое: трахни великана!” По интеллектуальной мощи Лондон давал фору неприхотливым мекленбургским клозетам, но зато явно уступал по витиеватой и заковыристой крепости мата.

Затем по парку Сент-Джеймс я дошел до Даунинг-стрит, 10 и чуть задержал там шаг, словно ожидая, что сейчас оттуда выскочит премьер-министр: “Что вы не заходите, дорогой Алекс? Чай уже готов и ваш любимый “гленливет” ожидает, как всегда, в баре под портретом лорда Пальмерстона. Батлер сейчас принесет лед…” – так по Пэлл-Мэллу я доплелся до Вестминстерского аббатства, сами ноги несли меня к усыпальницам, сами ноги тянулись к святым мощам, и я покорно повиновался, словно ведомый невидимой силой.

Великий путешественник Давид Ливингстон, великие архитекторы Бэрри, Скотт и Стрит, Неизвестный Солдат, а недалеко от стены, у самой двери, англо-французский лазутчик майор Джон Андре, повешенный по приказу генерала Вашингтона (“Меня взяли в плен американцы, – это из его прощального письма, – раздели и лишили всего, кроме медальона с портретом любимой Онор, который я запрятал в рот. Сохранив его, я все же считаю себя счастливым!”) – учись, забулдыга Алекс, скажешь ли ты это в свой смертный час?), тело перевезли в Англию, тут ценят разведчиков, даже курят им фимиам, лишь в Мекленбурге, где воздух напоен ароматами шпионства, как ни парадоксально, на нас, на героев, плюют и пока еще ни одного разведчика не захоронили в Неоднозначной Стене. А вот и бард шпионов Редьярд Киплинг: “Смерть – наш Генерал, наш грозный флаг вознесен, каждый на пост свой стал, и на месте своем шпион!” – словно строй солдат, обходил могилы генерал Алекс, скорбно наклонив голову, промелькнули премьер-министры сэры болтун Гладстон, ханжа Пиль, распутник Дизраэли, и вдруг потянуло в Стратфорд-на-Эйвоне, к домику папиного идола, к статуе принца Гамлета. (– What do you read, my prince? – Words, words, words… – Что читаете, принц? – Слова, слова, слова.)