И ад следовал за ним: Приключения - Страница 82

– Здравствуйте, – сказал Генри дрогнувшим голосом, и из него, словно из пулемета, полетели невидимые флюиды, покалывая меня своими нервными головками.

– Какая неожиданность! Как я рад! – Я изобразил такой восторг, словно явился ангел с индульгенцией, отпускающей все мои шпионские грехи, но, как любой подпольщик, внутренне содрогнулся от этого визита (как он мог прийти ко мне на квартиру?! Да еще вместе с агентом!). Впрочем, я тут же вспомнил, что оба гостя уже давно принесены в жертву на алтарь “Бемоли”, успокоился и последовал формуле, вычитанной мною в детстве: “Мохнатые уши повесь на толстый внимания гвоздь!”

– Мы пришли к вам, Алекс, с очень серьезным делом…

– К сожалению, я сейчас уезжаю… но заходите, пожалуйста! Не хотите ли раздеться?

– Спасибо. Это Жаклин… моя фиансе, на днях мы собираемся пожениться [81] .

– Поздравляю! – рассыпался я от счастья. – Желаю благополучной семейной жизни!

– Спасибо, – ответил Генри сухо. – Но мы пришли по другому делу. Несколько дней назад Жаклин стала объектом шантажа со стороны одного типа, которого, Алекс, вы не можете не знать…

– Разреши мне, – вмешалась Жаклин, блеснув голубыми глазами, воспетыми Генри во многих агентурных донесениях. – Это было вечером… он пришел без телефонного звонка, прямо ввалился в квартиру с банками черной икры, матрешками и консервированным балыком…

– Надеюсь, вы понимаете, о ком идет речь? Это тот человек, с которым Жаклин познакомилась в Зальцведеле, – вставил Генри, будто беседовал не с понятливым Алексом, а с рогожным мешком, набитым навозом.

– Я была очень обрадована, – запиналась Жаклин. – Хотя и растеряна… мы поужинали и вдруг… вдруг он сказал… – она поднесла платок к лицу, – что ему очень нужны деньги… что положение у него бедственное и, если я ему не помогу, он покончит с собой!

– Самый настоящий шантаж! – снова встрял Генри.

– Он пользовался распиской? – спросил я.

– Какой распиской? – Генри даже поморщился, словно и не принимал участия в грязном дельце по получению шифров у Жаклин. – Он просил деньги в обмен на икру и баночный балык!

“Господи! – подумал я. – За что ты меня мучишь?! Только этого еще не хватало!”

От Хилсмена я знал о заходе Семена к своей пассии, и вывод был один: Центр проводит за моей спиной операцию, возможно, они решили сжечь и Семена, и Болонью ради нашей “Бемоли”, подставить его под арест, сделать это нарочито топорно, что порою убеждает гораздо больше, чем хитроумнейшая комбинация.

Но менять икру на валютные бабки – это не лезло ни в какие оперативные ворота.

– Я дала ему денег, – продолжала Жаклин, – правда, немного. Но когда мы ужинали, ко мне вдруг пришла соседка по дому, технический сотрудник нашего посольства… была она у меня минут пять. Короче, на следующий день меня вызвал офицер безопасности и спросил, что за иностранец находился у меня дома – ведь мы обязаны, как вам известно, докладывать обо всех иностранных контактах… такой режим у всех шифровальщиков мира. Что мне оставалось делать в этой ситуации? Я все рассказала, начиная со времен войны…

– Вы говорили, что дали расписку? – спросил я.

– Нет, нет! Ни слова. Тем не менее на следующий день меня попросили написать заявление об увольнении по собственному желанию. Причина очень простая: я никогда не упоминала в анкетах о своем старом друге и о переписке с ним.

– Все это достойно сожаления… – пробормотал я. – В ближайшее время выясню, что произошло… Обещаю вам!

– Нас не интересуют ваши сожаления, – голос Генри дрожал. – Мы пришли вдвоем не случайно: Жаклин считает меня виновником того, что случилось! – В воздухе запахло истерикой.

– Во всяком случае, – сказал я твердо, – вы, Генри, не имеете к этому инциденту никакого отношения, повторяю: никакого!

– Вот видишь! – обратился он к Жаклин. – Я же тебе говорил! Но это не все, Алекс, – он обратил свой бульдожий лик ко мне. – Объясните мне, кто же тогда виноват в этом?

Генри вынул из кармана платок (блеснули перстни на холеных руках) и вытер вспотевший лоб.

– Уж не намерены ли вы устроить мне публичный допрос? – возмутился я.

– Именно, – прогремел Генри. – Именно! Происходят утечки, Алекс, и это требует объяснений! Впрочем, мне все ясно: вы давно продали и Жаклин, и меня, а визит этого дурака тоже подстроен вами!

– Да вы что? Сошли с ума? – вспыхнул я. – Чего вы от меня хотите?

– Правды! – Его черчиллевы щеки тряслись, словно он перепрыгивал на коне через барьеры. – Что ж, карты на стол! Я давно знаю, что вы предатель! Мне сказал об этом Рамон! Да, да, Рамон! Он раскрыл мне глаза в ту темную ночь, он сообщил, что вы работаете на американцев!

– Вот как? Что же молчали? Это провокатор! – Дело принимало совсем неприятный оборот, тем более что старик все глубже входил в истерику.

– Он запретил мне об этом вам говорить! Но он выступал от имени Центра!

– От имени Центра? Да Рамон – предатель! – отбивался я.

– Ничего подобного! Он меня не предавал! А вы встречаетесь с американцами, я выследил вас! Вы заложили всех, вы предатель и мерзкая гнида! – Губы его прыгали от ненависти. – Вы американский шпион, признавайтесь! Жаль, что мне не удалось прикончить вас раньше! Признавайтесь во всем, подлец!

Только тогда я увидел выглядывавший из рукава пальто бельгийский браунинг “бэби”, калибр 4,7 мм, скорострельность черепахи; с таким покушались на президентов в прошлом веке, стреляли почти в упор, как ни странно, убивали, хотя пуля нередко застревала в жилете или отскакивала от галстучной заколки. Так вот кто та миледи в чулке, под машиной которой я катался по мостовой, так вот кто чуть не раздавил нежное тело Алекса! Старый идиот, растерявший мозги, как ты мог поднять руку на своего куратора?! Я вспомнил, как брызнули мне в глаза кусочки коры, расщепленной пулей, и холодная ярость охватила меня. Сволочь последняя, сукин ты сын, так это ты, оказывается, охотишься за мною?